“Вера в Господа нашего держится на четырёх столбах, — всегда говорила бабушка Мерси. — Милосердие, молитва, прощение и смирение.”
ММПС, как запомнил малыш Илл. Но о таком сокращении он бабушке, конечно, не говорил.
“Будь добр, — говорила бабушка, — старайся не делать зла кому-то, не обижать понапрасну. Ни человека, ни скотину. Даже если и то, и другое вместе. Не мучай никого ради забавы. Не убивай животных, даже диких, ради развлечения. Сопереживай и сочувствуй попавшим в беду людям. Помогай по мере возможности. Это и есть Милосердие.”
Илл кивал, и бабушка продолжала: “Молитва — это обращение к Богу Милосердному. Прямой с ним разговор. Лучше в храме и в установленном порядке. Но можно шёпотом, где угодно и в какой угодно форме. Не ожидай услышать в ответ голос с неба, но ответ придёт в знаках и событиях. Может быть не сразу, но Господь услышит и поможет. Проси о важном. Не о деньгах и украшениях, а о снисхождении и помощи в опасности. Пусть даже это детский страх темноты. Так он услышит и поможет. И тебе станет легче. Молясь, ты вроде как не один против тьмы, а с защитником.”
“Прощение, — говорила она. — Если на зло отвечать злом, зло в мире только радуется и увеличивается. Оно, как снежный ком, всё больше и больше. Это питает извечного противника Бога Милосердного — его старшего брата, превратившегося в демона Мару. Прощай. Это тяжело, но это возможно. Часто, на это нужно больше мужества, чем на месть. Месть, которая так сушит сердце и душу. И никогда не приносит ожидаемого облегчения и удовлетворения. Илл, прощай хотя бы родных и друзей.”
Илл соглашался. Это же друзья, отчего их не простить? А родных и подавно. Да и родные не делают ему ничего плохого. Максиму, не дадут варенья, а на его капризы ответят крепким словцом да несильной затрещиной.
— А что такое “смирение”? — спрашивал он бабушку. — Сидеть и ничего не делать?
— Нет, — отвечала Мерси. — “Смирение” — это не значит бездействие. Это не малодушная слепая покорность судьбе. Но и самое трудное из всего, что я перечисляла. Ведь, мы не можем быть в ответе за всё, что происходит вокруг нас. От нас не зависит засуха или проливной дождь. Война или чума. Смирение потому и тяжкий труд, ведь это умение отличить то, что мы можем изменить, от того, что нет. А что мы изменить не можем, надо принять. Как Божий промысел. Как часть плана, который мы не можем постичь. И если что-то видится нам злым, то, возможно, со временем, мы поймём, что так и должно было быть. Ведь клинку, который куют в огне ударами молота, а потом опускают в воду, всё это кажется пыткой. Но на выходе мы имеем закалённое лезвие, способное сокрушить врага и не сломаться. Принять, что дОлжно, и есть смирение.”
Илл верил всему, что говорила бабушка, но лишь до того момента, когда тело его старшего брата Элдара не доставили на повозке в их замок, а вместе с ним въехали и его убийцы с сыном герцога во главе.
Всё началось с обычной баронской свары.
Соседями баронов из рода Айронмэнов, к которым принадлежала семья Илла, всегда был клан баронов Даков. На границе их владений лежало маленькое гнилое озеро. Фактически, лужа. Ничего примечательного, кроме мелких карасей и залетающих сюда уток. Которых Даки считали едва ли не своей собственностью. Ведь зеленоголовый селезень был изображён на их фамильном гербе.
Хотя имперский закон о пользовании речными ресурсами гласил примерно следующее: любой лендлорд может пользоваться и по праву считать своим ту прибрежную акваторию, по которой может ходить не захлебнувшись. Иными словами, доставая ногами дна. Тут всё твоё. Хочешь, лови рыбу, собирай раков и так далее. Но перегораживать фарватер — ни-ни. Теоретически, глубина — имперская территория. Там ходят купеческие ладьи. А ловить рыбу и птицу может, по сути, каждый. Но что делать, если пруд настолько мелкий, что его может пересечь не отрываясь от дна взрослый человек среднего роста?
До поры до времени озерцом пользовались оба баронских дома. Благо, пользоваться, особо, нечем. Но тут, однажды, брат Илла подстрелил из лука утку, стоя на своём Айронмэнском берегу. Утка упала в воду у самого берега баронов Даков. Элдар прошёл по дну по шею в воде до другого берега и поднял добычу. Теоретически, он в своём праве. Это заметил какой-то пизант из соседских и доложил своему барону. Тот явился под ворота замка Айронменов требовать сатисфакции. Самой утки ему уже было мало. Ведь нанесено оскорбление. Слово за слово. Дошло до ссоры. Оба дома решили углубиться в выяснение отношений. Обратились к графу, который был непосредственным сюзереном и Даков и Айронмэнов. Никакого графа между ними не было. Оба барона были “герцогскими”. Так бывает.
С юридической точки зрения, решить вопрос не представлялось возможным. На праздник весеннего равноденствия, в традиционный для этого день, кроме иных развлечений, в герцогском замке был назначен судебный поединок между Элдаром, бароном Айронменом, и его противником бароном Даком. Но до места поединка Элдар не доехал. Утыканное арбалетными болтами тело барона и сопровождающих его дружинников нашли люди герцога на дороге, неподалеку своего замка. По их заверениям, от напавших и след простыл. Они кляли многочисленные казачьи курени, которых слишком много стало кочевать последнее время.
Эти люди, в сопровождении одного из сыновей герцога и барона Дака с дружинниками и привезли тело Эладара на телеге, которая проехала в ворота под гербом с “пляшущим” человеком в полном доспехе. “Пляшущим” рыцаря называли потому, что он действительно был в какой-то странной позе. Рыцарь как будто бежал: одна нога поднята и согнута в колене под прямым углом, вторая также согнута, но уже за спиной, рука перед грудью согнута в локте под тем же углом и опущена вниз, другая за спиной, и поднята вверх. Таким образом, получалось, что все конечности смотрят в одну сторону по воображаемому кругу. Чтобы бежать, так не бегают. А значит, выходит, что танцуют.
