— Найдётся.
— Только вот что, будьте осторожнее, — уточнил чиновник. — За магом уже приходил инквизитор. Но подпал под его чары и стал кем-то вроде его охранника-паладина.
*
— А у инквизиторов есть имена? — спросил посол, когда он и его гость залезли в паланкин.
Предполагалось, что их понесут, чтобы длинные одежды не были запачканы даже брызгами. В этом был особый шик местной знати. Длина и чистота одежды говорила о статусе. Если можешь себе позволить такое надеть, значит, тебя носят. Кроме того, праздничная одежда была почти полностью белой. Обычно: туника или хламида, украшенная по краю какой-то богатой вышивкой ярких цветов. Инквизитор оделся в короткую белую тунику, не сковывающую движений. Но обернулся в ярко красный шёлковый плащ, который, однако, почти невесомо облегал тело. На боку под плащом в изысканных чёрных ножнах висел кинжал с чёрной загнутой вперёд под прямыми углами гардой таким образом, что гарда вместе с лезвием образовывала что-то вроде трезубца.
На после же был длиннополый шёлковый кафтан с нарочито длинными, почти до пола, рукавами. В рукавах этих имелись прорези, чтобы его обладатель мог высунуть руки и производить ими хоть какие-то манипуляции.
— Или инквизиторы, как наш государь-император, теряют имя, как только вступают в должность? — продолжил допытываться посол.
— Император у нас всегда один, а инквизиторов много, — ответил инквизитор. — Да, у нас есть имена.
— И какое у вас?
— Меня зовут Хантер, — ответил инквизитор.
Пока длился этот нехитрый разговор, паланкин уже доставил гостей на место. Ведь храм Единого, как и дом посла, находился в центре города. Его интерьер, в отличие от храма Бога Милосердного, выглядел не так броско и богато. Что было парадоксом, ведь в городе основными прихожанами Единого была буржуазия, а Милосердного — городской пролетариат и бедняки.
Вообще храмов Единого великое множество. Иногда они представляют собой священную рощу со столбом или двумя столбами с перекладиной. Или даже с камнем или большим деревом посередине. Но этот храм выглядел как огромное круглое здание, составленное из множества стоящих друг на друге арок. Снизу повыше, чем ближе к крыше — тем ниже. Снаружи в нишах под арками стояли статуи разных богов — детей Единого, являющихся, одновременно, его отражениями или тенями. Аватарами. Всё это венчал огромный купол с дырой посередине.
В полдень в центр храма из этой дыры лился свет, образующий яркий столб. Считалось, что это и есть образ самого Эру. Некий столб мироздания. В другое время луч скользил по полу, отмеченному линиями и знаками. Это было что-то вроде календаря. Причем не только солнечного, но и Ночной богини, чей бледный свет тоже ходил по своим линиями и знакам.
Других украшений или статуй внутри храма не было. Разве что огромные зеркала. Это должно было символизировать некую изначальную пустоту — суть всего и основу самого Единого. А также то, что сами люди в какой-то степени являются отражениями Эру и, посмотрев в зеркало, могут увидеть в себе его.
Этой ночью небо было чистое. Ночная богиня уже взошла. Вот в её луче инквизитор и увидел мага. Кругом было полно празднично одетого народу. Горели лампы, чей оранжевый свет отражался в многочисленных зеркалах. А маг сидел в круге бледного света и играл на каком-то инструменте. Хантер даже не заметил, как отдал кому-то свою монету, и оторвавшись от посла, начал постепенно двигаться к этому кругу. Предварительно, инквизитор сунул в уши скатанные из воска шарики, что, по задумке, должно было спасти его от магических чар.
Пробираясь, инквизитор не упускал мага из виду. Нет, тот не был изуродован действием волшебной силы. Возможно из-за самой природы своей магии-музыки. А возможно, потому что был изуродован практически при рождении. И Хантер понимал, как это произошло. На бритом лице мага выделялся шрам над его губой — результат залеченной “заячьей губы”. Ребёнком он родился с уродливой расщелиной нёба. Что могло быть последствием близких родственных связей. Ведь людей, хорошо чувствующих волшебство, буквально выводили и скрещивали между собой. Кроме того, череп мага был неестественно удлинён и вытянут вверх. Что говорило о том, что в детстве его тапировали и искусственно сжимали, чтобы придать такую форму. Которая, по всеобщему мнению, опять же позволяла лучше чувствовать магию. По этой же причине его лысая голова была увенчана чем-то вроде плоской золотой шапочки. Инквизитор знал, что это приспособление не даёт темени срастись, что стимулирует приток кислорода в мозг — опять же для большей чувствительности к магии. В остальном маг выглядел довольно хрупким, но жилистым. Было видно, что тело его закалено не боевыми тренировками, а специальными упражнениями и медитацией.
Маг сидел и между ног сжимал музыкальный инструмент похожий на большую скрипку, своим размером и формой напоминающий фигуру смуглой женщины. А в том, как маг сжимал его было что-то одновременно бесстыдное и завораживающие. Инквизитор не слышал музыки, но видел, как увлеченно его жертва водит смычком по струнам этого предмета.
