— Я уже был на подобном открытии памятника на месте снесённого ранее Ленина. Понятно, что точно так же на главной площади, но другого украинского города. Будущий памятник “героям Майдана” стоял накрытый чёрным покрывалом. Узнать его содержимое по контурам было невозможно, — рассказывал один из присутствующих.
А присутствующих в гостиничном номере было трое. Похожий на борца в среднем весе журналист из Грузии, представитель американской прессы из числа бывших эмигрантов из Союза. Или, по крайней мере, их сын. Прекрасно говорящий на русском с акцентом. И белобрысый посланник либеральных московских СМИ. Он-то и вел повествование.
— Собрались все. Отцы города, пенсионеры и школьники. Журналисты. Все празднично одетые. В вышиванках. Иностранные гости. Понятно, из Европы. Флаги развеваются, оркестр играет гимн, но как-то на мотив “Наш паровоз вперед летит”. И вот представление подходит к кульминации. Речи сказаны, гимн спет, оркестр смолкает. Все взоры обращаются к постаменту, ранее удерживающему проклятого идола.
Американец по имени Иван лениво переключал каналы телевизора, слушая рассказчика в пол уха. Его взгляд задержался на новостях, в которых сообщали о предстоящем в столице параде натуралов. В углу экрана на всех телеканалах надежно была закреплена горящая свеча.
— И вот, покрывало спадает и все видят, что памятник выполнен в виде фигуры казака Гаврилюка, — продолжил свой рассказ Вениамин, — в той, прославившей его на весь мир позе, когда он стоит голый перед «беркутовцами». Только, чтобы подчеркнуть “гиднисть”, голова его не опущена, а, наоборот — подбородок гордо поднят вверх, взгляд прямо. А руки, внимание, не скрещены на паху, а в полном достоинства жесте разведены в разные стороны. Он, как бы, открыт и смел. Ну и достоинство, понятно, при нем. Причем, довольно большое.
— Мне кажется, ты придираешься, — подал голос грузинский журналист Георгий. — Есть и хорошие памятники. Вот, например, я был в городе, где вместо памятника Ленину поставили тематический в виде бутылки, размером с человеческий рост, из горлышка которой постоянно бил поток пламени. Туда провели газ. Получилось что-то вроде “вечного огня”. На бутылке даже сделали наклейку: “Львовское”, 1715.
— А газ какой? — уточнил Вениамин — Российский?
— Нет, конечно. Словацкий! — ответил грузин. — А памятник в виде покрышек? Настоящих. Очень просто и со вкусом сложенных в виде логотипа Audi. И про революцию, и про европейские ценности одновременно.
— Audi с номерами “LT”? — опять встрял Вениамин.
— Да хватит уже! — вспылил грузин. — Ты точно представитель либеральной прессы? Или ты твердолобый патриот?
— Либеральный — не означает глупый, — возразил Вениамин. — Что касается того, патриот я или нет, то, конечно, я — патриот. Надеюсь только, не твердолобый, а вполне осознанный. Позволю себе высокопарное сравнение. Россия — как женщина. Это предмет одушевленный. Эгрегор всего того и тех, кто наполнял это имя смыслом. Как плохим, так и хорошим. Её можно любить, а можно ненавидеть. Выражаясь современным языком, это — бренд. Кто-то служит, простите, матушке-России. Белые офицеры, по крайней мере, если судить о них по Булгакову и другим классикам (что может быть сильно отличалось от реальности), делали что-то во имя её, как древние римляне совершали поступки во славу Рима. А если быть проще, то моё отношение к матери полностью выражено в песне ДДТ “Родина”.
— А что касается памятника, — продолжил Вениамин. — я видел хорошие. Так, один из них был выполнен в виде бегущего вверх человека с высоко поднятым факелом (видимо, свободы) в одной руке и с фанерным щитом в другой. Его грудь, спину и щит, пробивало что-то стилизованное под копье. Правда выглядело это так, будто изначально оно вошло в спину и вышло через щит, а не наоборот.
— Парни, не ссорьтесь, — подал свой голос чернобровый Иван. — скорее всего сегодня всё будет проще. Это будет что-то вроде железного креста, украшенного праздничным “рушныком”. Стильно, а главное — дёшево.
— Вениамин, — продолжил американец, — могу я узнать, что именно по-вашему означает “либеральный”?
— Вы серьезно?
— Yep, of course.
— Ну что ж, отвечу, — продолжил Вениамин. — Я считаю, что на протяжении почти всей истории России и Украины тоже (ведь её историю можно считать отражением, уменьшенной копией истории сестры, только часто события, ставшие в России трагедией в Украине превращаются в фарс и абсурд) было только две партии: консерваторы и либералы. Причем, личины они принимали совершенно разные. Часто, совсем не те, о которых принято думать. Главное их отличие не в том, что либералы придерживались прав человека, а консерваторы наоборот. Те, кого я называю либералами, бывали при власти и вполне могли устроить массовые стрелецкие казни. А в том, что либералы стремились интегрироваться в мировую среду. Чтобы это не подразумевало — от торговли до завоеваний. А консерваторы — отгородиться от этой самой среды.
— Как интересно. Go on.
— Я не знаю, когда это началось. Может быть с Петра Великого, а может быть ещё с его отца — Алексея Михайловича. Только Петр уже был из партии либералов-реформистов. А вот казненный по его же приказу сын — нет. С тех пор и повелось — две партии постоянно пинают друг друга. Такими либералами были те же декабристы. Надеюсь вы не думаете, что они старались ради народа? Нет, они желали конституцию, чтобы стреножить императора и легализовать свое аристократическое влияние. И не надо смотреть на маски. В какой-то момент либералами были большевики, ставшие потом консерваторами. Вы не согласны?
